— Дыхание почти исчезло, — сказал Приликла.
Прежде чем Конвей ответил, в дверь ворвался О'Мара. Почти вплотную подойдя к Конвею, он нарочито спокойно произнес:
— Чем же вы так заняты, доктор?
Конвей едва не перебирал ногами от нетерпения.
— Ваше дело не может подождать? — умоляюще спросил он.
— Нет.
Да, ему не отделаться от психолога, не объяснив как-то свое поведение. Но так нужно было, чтобы хотя бы ещё час ему не мешали! Он быстро подошел к пациенту и, не глядя на О'Мару, в двух словах высказал главному психологу свои соображения относительно инопланетной «скорой помощи» и колонизованной планеты, откуда она стартовала. Он закончил тем, что попросил О'Мару задержать Скемптона, пока не удастся получить больше сведений о состоянии пациента.
— Значит, вам известно было все уже неделю назад и вы мне ни слова не сказали… — задумчиво проговорил О'Мара. — Я способен понять ваши побуждения. Нo мониторы не впервые устанавливают контакт и обычно справляются с этим отлично. Это люди, специально подготовленные для таких встреч. Вы же действовали как страус — спрятали голову под крыло и ждали, что проблема разрешится сама собой. Что же касается цивилизации, способной преодолеть межгалактическое пространство, — тут никак нельзя уклониться.
Подобную проблему следует решать быстро и позитивно. Идеальной демонстрацией наших добрых чувств было бы — вернуть им больного выздоровевшим…
Тут О'Мара перешел на яростный шепот, приблизившись к Конвею так, что тот почувствовал на своей шее его горячее дыхание.
— При первом же осмотре пациента вы убежали в свою комнату, никак не облегчив его участи. Это позорно с профессиональной точки зрения, но я отнесся к этому снисходительно. Впоследствии доктор Маннон предложил лечение, хотя и рискованное, но вполне допустимое и явно показанное пациенту. Вы отказались что-либо предпринять. Патологи разработали вещeство, способное за считанные часы вылечить пациента, но вы не захотели использовать даже это средство!
Обычно я не обращаю внимания на слухи и сплетни в Госпитале. — О'Мара повысил голос. — Но когда эти слухи становятся столь настойчивыми, особенно среди медсестер, которые знают, о чем говорят, я вынужден обратить на них внимание. Мне стало совершенно ясно, что, несмотря, на постоянное наблюдение, частые осмотры, многочисленные образцы, что отправлялись вами в патологодиагностическую лабораторию, вы ровным счётом ничего не сделали для пациента. Он умирал в то время, как вы делали вид, что лечите его. Вы были так перепуганы возможными неблагоприятными последствиями для себя, что оказались не в состоянии принять простейшее решение.
— Нет, — возразил Конвей. Обвинение задело его, хотя и было необоснованным из-за недостатка информации. Гораздо хуже слов было выражение лица О'Мары — на нем читались гнев, скорбь и разочарование в человеке, которому он доверял и как профессионалу, и как другу и который его так жестоко подвел. О'Мара корил себя не меньше, чем Конвея.
— Осторожность можно довести до абсурда, — продолжал он почти грустно. — Иногда приходится быть смелым, если надо принять рискованное решение, вы должны принять его и стоять на своем, как бы…
— А что же, вы полагаете, черт возьми, — яростно воскликнул Конвей, — я делаю?!
— Ничего, — ответил О'Мара. — Ровным счётом ничего!
— Правильно! — крикнул Конвей.
— Дыхание исчезло… — тихо сказал Приликла.
Конвей повернулся к пациенту и нажал кнопку звонка, вызывая Курседд.
Затем спросил:
— Сердце? Мозг?
— Пульс участился. Эмоциональное излучение несколько усилилось.
Появилась Курседд, и Конвей начал давать указания. Ему нужны были инструменты из соседней операционной ДБЛФ. Он уточнил: никакой асептики, не нужна и анестезия. Лишь большой набор режущих инструментов. Сестра исчезла. Конвей вызвал лабораторию патологии и спросил, какой коагулянт они могут рекомендовать для пациента, если потребуется длительная операция. Они обещали прислать препарат через несколько минут. Как только Конвей отошел от интеркома, О'Мара заговорил снова:
— Вся эта ваша бурная деятельность — одно очковтирательство, она ничего не доказывает. Пациент перестал дышать. Если он ещё не мертв, то настолько близок к этому, что здесь почти нет разницы. И вы за это в ответе.
Конвей покачал головой.
— Я не могу сейчас объяснить вам всего, но буду очень признателен, если вы свяжетесь со Скемптоном и попросите его не торопиться. Мне нужно время, но сколько именно — не знаю.
— Не знаете, когда поставите на этом крест, — зло сказал О'Мара, но тем не менее подошел к интеркому. Пока он добивался связи, Курседд вкатила столик с инструментами. Конвей установил его рядом с пациентом, затем через плечо бросил О'Маре:
— Подумайте вот над чем: последние двенадцать часов из легких пациента выходил совершенно чистый воздух… Пациент дышит, не видоизменяя состав воздуха в организме…
Наклонясь к больному, он приложил стетоскоп. Удары сердца участились, тоны усилились, но пульс оставался нерегулярным. Доносившиеся сквозь толстую твердую оболочку, покрывшую коркой все тело, звуки казались гулкими и искаженными. Конвей не был уверен, биение ли это сердца или что-то ещё. Он не знал, нормальное ли это состояние или нет.
— Что вы несете?! — прервал ход его мыслей О'Мара. Конвей понял, что размышляет вслух. — Не хотите ли вы сказать, что пациент вовсе не болен?..
— Мать перед родами может страдать, но её не назовешь больной… — рассеянно отозвался Конвей.